Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | El sol estaba en todo su apogeo. El disco, que debido a las capas de polvo parecía estar hecho de cobre, se sostenía en el centro del escabroso cielo blanquecino; la sombra monstruosa se crispaba y se erizaba justo por debajo de la suela de los zapatos, unas veces triste y borrosa, y las otras animándose un poco, recuperando la definición de sus contornos, cubriéndose de tonos oscuros, resultando así aún más fea. Aquí ni de lejos podía haber algún camino, sólo quebrado barro seco de color gris amarillento, agrietado, devastado, duro como una piedra y tan estéril, que era todo un misterio el lugar de dónde provenía semejante cantidad de polvo. El viento, gracias a dios, soplaba de espaldas. En alguna parte lejana, atrás, absorbía toneladas incontables de la vil nevisca candente y con la vacía insistencia, la arrastraba a lo largo de la sima abrasada por el sol, acorralada entre el precipicio y La pared amarillenta, o la elevaba casi hasta el cielo en forma de tornado, o la liaba estrechamente en unos esbeltos, casi coquetos torbellinos en forma de cuellos de cisnes, o simplemente la volteaba desenfrenado, para después, de repente, enfurecido, lanzar la harina punzante a las espaldas, al pelo, azotar enloquecido la nuca empapada de sudor, castigar las manos, las orejas, llenar con ella los bolsillos, colarla detrás del cuello... Aquí no había nada, hace mucho que no había nada. O, quizá, nunca hubo nada. Sol, barro, viento. Sólo, de vez en cuando, pasaraba disparado el áspero esqueleto de un arbusto, girando y saltando como si fuera un burlón bufón, arrancado de raíz en dios sabe que lugar atrás. Ni una gota de agua, ni una señal de vida. Y solamente polvo, polvo, polvo... De vez en cuando el barro bajo los pies desaparecía y surgían unos interminables cascajos. Todo alrededor estaba incandescente como en el infierno. A la izquierda, otras veces a la derecha, desde los remolinos de polvareda empezaban a emerger unos gigantes bloques de rocas canosas, como si alguien les hubiera esparcido harina encima. El viento y el calor les daban unas apariencias de lo más raras e inesperadas, sus apariciones y desapariciones repentinas, daban miedo, aparentaban unos fantasmas jugando a su escondite petrificado. Bajo los pies el cascajo cada vez era más grande, hasta que de repente el banco de rocas terminaba y, bajo los pies volvía a resonar el barro. |