... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | .. In lontananza, nel sentiero nel bosco, sembrava allegro e elegante, splendente di un giallore insolitamente pulito e uniforme. Mi avvicinai: era un campo abbandonato, da molto non arato né seminato, e ormai era stato fittamente ricoperto da piante e cespugli bassi. All’improvviso da essi scaturì un piacevole profumo amarognolo-floreale. “Questa è erba di Santa Barbara - mi ricordai di un manuale di botanica letto chissà quando - una specie di erbaccia...”. Un vento fresco corse sul tappeto vivo, tutto il campo iniziò come a suonare e a essere travasato da onde dorate, che si svolgevano fino alla parete del bosco adombrata dal sole, formando un incredibile contrasto di verde scuro e giallo chiaro. “Come una tazza preziosa incastonata di malachite” - mi balenò il paragone. In alto nel torrido cielo di giugno aleggiava un nibbio. Il caldo preannunciava un temporale. Sopra la parte occidentale dell’orizzonte già si scuriva una enorme nube, morbida di pioggia. E solo allo zenit i confini irregolari delle nuvole, spostandosi velocemente, scintillavano di argento fuso, trasudando una luce intollerabile. Il vento si faceva più forte, tutte le infiorescenze di erba di Santa Barbara dondolavano rapidamente, quasi come eseguendo un ballo esotico. Fischiava, appassionatamente e senza sosta, una moltitudine di allodole, nascoste agli occhi. Sembrava quasi che prima del temporale cantassero anche i fiori, e il bosco, e quel campo lontano dai centri abitati. Ma ecco che delle grige, calde sfere caddero da qualche parte del cielo, e rimasero attaccate sui cespugli della dorata erba di Santa Barbara. Alcune allodole serpeggiavano proprio sul campo, svolazzando di fiore in fiore e riempiendo la periferia di un continuo stridio. Altre, fremendo spesso con le alette, si sollevavano verticalmente e si bloccavano a quattro-cinque metri dal suolo, e anche così inneggiavano chiassosamente alla vita. Le nubi temporalesche si ammassavano per tutto il cielo, in qualche punto rosa-bluastre, quasi come rotte dall’interno, e vidi che sul bosco restava solo una piccola finestra azzurrina, dalla quale con una cascata larga e dritta i raggi sforavano sulla terra, innondando di una luce calda e morbida tutta la fragrante fioritura estiva. Ma nell’aria tesa e carica di elettricità silenziosamente si scatenava la tempesta dalla calugine bluastra che volava d’intorno. Ma ecco da qualche parte un colpo di tuono assordante, e le prime grosse gocce di pioggia sferzarono rumorosamente l’oro dei fiori di erba di Santa Barbara. In quell’istante, quando venne il diluvio, all’improvviso sembrò che la natura vivente avesse tirato un libero e tranquillo sospiro, che tutti gli alberi, le piante, gli uccelli e gli animali fossero contenti della pioggia splendente, angosciata, composta di grossi zampilli d’acqua. Bagnato come un pulcino, solo in mezzo al campo annebbiato e fattosi d’improvviso silenzioso, come schiacciato dagli elementi, anch’io assaporavo in silenzio l’inebriante felicità dell’uomo al quale, solo, tutt’al più due volte l’anno è concesso di vedere e sentire il magnifico scombuglio della natura. |