Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | The sun was at its peak, its dusty copper disc hanging amid the murky discoloured sky, a diffuse shadow squirming and swelling beneath our very soles, alternating between grey amorphousness and manifesting as a loathsome sharp outlined dark mass. No road had ever crossed these parts as long as anyone remembered: they had ever been covered in lumpy greyish yellow clay, cracked, lifeless, stone-hard, and so barren as to beg the question where so much dust could have originated. Thank God, the wind rose from our rear. Somewhere far behind us, it drew countless tonnes of appallingly hot powder, dragging it with a mindless tenacity across the sunbaked ridge between the precipice and the Yellow Wall, chucking it up in swirling protuberances high into the sky, stretching it into sinuous, almost pretty swan’s neck tornadoes, or simply rolling it around in billowing swirls before, taken by sudden fury, hurling its prickly flour onto our backs and hair, lashing our sweat-drenched necks, whipping our arms and ears, packing it into our pockets and under our collars… There was nothing around; there had long been nothing around. Perhaps there had never been anything around. Except sun, clay, and wind. Only occasionally, the prickly skeleton of a bush uprooted God knows how far away would fly past, spinning and hopping like a malevolent jester. Not a drop of water, not a sign of life. Just dust, dust, dust, dust… From time to time, the clay underfoot would disappear, giving way to a solid stone gulch, hot as Hell itself. To right and left, the dust clouds would reveal giant fragments of rock, matted grey as if dusted with flour. Wind and heat had moulded them in the weirdest of alarming shapes that would flash and disappear scarily, like stone ghosts playing a petrified game of hide-and-seek. The gravel underfoot would then grow larger before the gulch would suddenly give way to new expanses of ringing clay. |